Четвёртый сезон «Рика и Морти» чувствуется как реабилитация после разрушения привычных правил: герои будто бы возвращаются к «обычным» приключениям, но каждый забег оказывается скрытым тестом на ответственность. Морти впервые берёт штурвал — не только по принуждению деда, а из собственного упрямства: гонится за идеальной смертью, проверяет границы судьбы, пытается «исправить мир» и каждый раз платит тем, чего не вернуть — доверием, временем, людьми. Его взросление перестаёт быть шуткой: прогнозы и сейвпоинты обещают контроль, но стирают путь, который делает тебя собой.
Рик, наоборот, обнажается. В нём по-прежнему шумит механическая дерзость — он складывает из крыс экзоскелет, терроризирует жуликов алгоритмом афер, высмеивает клише супергеройства, цинично «оптимизирует» ритуалы и правительства. Но между вспышками гениальности видна пустота: уединённый туалет — храм, где он прячет уязвимость; потерянная дружба, которую не чинят ни шприцы, ни шутки; семейная терапия, в которой каждое слово — как холодный инструмент. Гений пытается заменить близость технологией — кнопками, симуляциями, идеальными дублёрами — и снова упирается в то, что тепло не синтезируется. Даже безупречный план спасения ныряет в «кислоту» и возвращается моралью: последствия — и есть человек.
Сезон дробит реальность на жанры и выставляет их на свет, словно в витрину. Есть сатирические карусели — межгалактические шоу, «идеальные» ограбления, железные пародии на кино и религию, — где любой пафос распадается на алгоритмы и рейтинги. Есть кошмары с научной начинкой: цивилизация внутри батареи теперь множится на цивилизации внутри цивилизаций; змеи, которым подарили историю, отвечают петлёй времени; паразитические общества называют себя «цивилизованными» и просят лишь жить. Есть эпизоды-лаборатории, где глупость, вина и надежда реагируют как химикаты: достаточно микродозы — и мир вспыхивает.
Семья Смитов становится не декорацией, а полем боёв за смысл. Бет пробует не только роль дочери и матери, но и зеркала для самой себя — вопрос «кто настоящая» перестаёт иметь удобный ответ. Саммер перестаёт быть «фоном» и входит в зону риска: её смелость то закручивает катушки апокалипсиса, то удерживает хрупкие мосты в последний момент. Джерри, вечный объект насмешек, вдруг получает арку достоинства: его слабость, выставленная на показ, иногда спасает мир честнее, чем риково всесилие.